— Можно считать и так, — ушел от прямого ответа Бауди. — Ты хочешь предложить что-то другое?
— Что предлагать, если в мире все давно уже придумано! Где будет операция? В Курдистане?
— Нет, на Балканах. Через час подойдет автобус. Так что впереди снова увлекательное путешествие.
— Через час я ехать не могу, — заявил Саня. — Мне нужно в город, свозить жену в больницу.
— Она что, заболела? — участливо поинтересовался Халид. — Почему не сказал вчера?
— Это вас не касается!
Он знал, что его сейчас ни за что не отпустят даже с территории лагеря, несмотря на доверие. С этого момента, по сути, началась какая-то операция, теперь уже не учебная, хотя носила экзаменационный характер.
— Клянусь, я позабочусь о твоей жене! — заверил Халид. — Вот тебе рука! Езжай со спокойным сердцем.
Грязев ни на минуту не сомневался, что о Вале-Ларисе здесь позаботятся, не оставят в одиночестве и тем более не вышвырнут из Турции без гроша в кармане. Здесь умели ценить профессионалов…
Времени оставалось лишь забежать домой, собрать кое-что в дорогу и проститься с женой, как рассчитывал Саня, навсегда. Едва услышав, что он уезжает, Валя-Лариса устроила истерику — тихую, беззвучную, слезную, чтобы проняло глубже, чтобы потом еще долго стояла в глазах и колола память, поскольку знала, что крик и рев вызовут только отвращение. А так — немой укор, тягостное ощущение собственной вины… — Прощай, Лариса, — сказал он спокойно. Она на миг вскинула голову, открыла глаза, хотела что-то сказать, вероятно, попросить не называть ее этим именем, но не успела. Грязев хлопнул дверью так, что вздрогнули саманные стены и тонко зазвенело в ушах…
Ситуация складывалась критическая: исчезновение Кастрата могло вызвать если не бурю, то совершенно непредсказуемые последствия. Все очень напоминало зыбкое положение, когда почти таким же образом из поля зрения чеченских спецслужб исчез Кархан. Но там, в Москве, были возможности играть, блефовать, дезинформировать; тут же, имея под руками лишь две «тройки» да несколько человек непроверенной, ненадежной агентуры, завершить операцию с Кастратом было практически невозможно. Более всего на нервы действовало время. Депутат Госдумы и так уже сидел в запасниках музея третьи сутки — срок в общем-то терпимый, но что делать с ним дальше? Его явных поисков пока еще не замечалось, брошенную возле села машину, естественно, к утру чеченцы нашли и уже наверняка перекрасили, перебили номера, тем самым спрятав следы, однако Диктатор мог в любой момент хватиться и начать розыски своего личного друга.
И сразу заподозрить руку Москвы…
К приезду деда Мазая «зайцы» ничего не придумали лучше, чем вколоть Кастрату три больших дозы героина — в этом угадывалось отчаяние и самая обыкновенная месть. Ко всему прочему, депутат оказался стойким к наркотику и даже после третьего укола не испытывал ломки, а когда получал насильный кайф, то попросту беспробудно спал, опьяненный до невменяемости. Головеров пытался еще дважды допросить его, однако Кастрат смелел с каждым днем, видимо, выжидал какой-то определенный срок, после которого поднимется тревога.
— У вас ничего не выйдет, господа, — говорил он, тараща красные глаза. — У вас есть выход — отпустить меня немедленно и убраться отсюда. Вы плохо представляете себе, что такое республика Ичкерия и кто ею управляет. Это не Европа, господа…
С Карханом все было проще, понятнее; за этим же был мрак, полная неизвестность и ко всему прочему — депутатская неприкосновенность. Наркобизнес был лишь видимой частью айсберга, и конечно, брать Кастрата, как «языка» в боевых условиях, было нельзя. Но и не брать — тоже! Сразу же после приезда генерала пришло сообщение, что самолет Як-40, взлетевший с Северного аэродрома, взял курс на Ростов. Неподалеку от Краснодара он был перехвачен двумя боевыми самолетами Северо-Кавказского пограничного округа и на требование совершить посадку в Краснодаре вначале отказался. После предупредительного огня он снизился до шестисот метров и, пока боевые машины делали разворот, открыл задний люк и выбросил пять картонных коробок — их видели оба пилота с перехватчиков. Коробки эти разорвались под ударами воздушной струи, и на землю начало оседать странное белесое облако, похожее на новогоднее конфетти. После этого действия командир экипажа Як-40 послушно выполнил все требования пограничников и приземлился в Краснодаре. К месту выброса коробок на вертолете вылетела служба гражданской обороны и химической разведки, туда же выслали подразделение ОМОНа и несколько милицейских групп из близлежащих казачьих станиц. Однако противогазы не потребовались, поскольку на земле была обнаружена двухкилометровая полоса, усыпанная деньгами — бумажками, достоинством в пятьдесят и сто тысяч рублей. Набежавшие и наехавшие со всех сторон местные жители собирали деньги, как грибы, — в корзины, пластиковые пакеты, а то и просто в подолы. Силами ОМОНа и милиции было собрано около пяти миллиардов рублей и, по подсчетам, около двух было растащено жителями станиц и проезжими. Все деньги, естественно, оказались прекрасно выполненными фальшивками, судя по фактуре бумаги и красок, отпечатанными в Колумбии.
Кастрата можно было раскручивать по большому счету, но это сейчас не входило в планы деда Мазая. Ему требовалась информация, связанная с политической расстановкой сил в Чечне, данные о настроениях в вооруженных силах, а махровой уголовщиной заниматься было некогда. По сути, депутат оказывался бесполезным, хотя его промыслы тесно соприкасались с политикой: наркотики — разложение общества, фальшивые деньги — развал экономики России. Единственное, на что он годился, — попытаться через личного друга выйти на самого Диктатора, оказать на него какое-то влияние, возможно, и давление. Но для этой цели требовалось, по меньшей мере, завербовать Кастрата, что казалось в боевой обстановке недостижимым. Головеров использовал против него сразу же слишком сильное средство, испробовав наркотики. Депутат уже не боялся их, а чтобы заставить его сотрудничать с «Интерполом», нужны были аргументы убедительные и неоспоримые. Строить отношения на одной лишь угрозе выдать его российским властям — дело несостоятельное. У Кастрата наверняка есть мощная поддержка в правоохранительных кругах, да и при нынешней коррупции и беспределе он даже выкручиваться не станет, объявит все провокацией и еще заработает себе очки в Государственной Думе как жертва произвола исполнительной власти. Там любят пострадавших…