Удар «Молнии» - Страница 28

* * *

И завертелось, закружилось это сумасшедшее колесо на два месяца. В короткие часы, когда Глеб оставался один, подступало отчаяние. Он не мог разобраться, что у кого крадет и крадет ли вообще, кого по-настоящему любит, а к кому испытывает лишь сексуальное влечение. Много раз он говорил себе, что попросту «запутался в бабах», что так жить нельзя — стыдно, невозможно, подло, и много раз собирался признаться «игрушкам» либо куда-нибудь исчезнуть и тем самым разбить этот замкнутый круг. Однажды уже собрался ехать к родителям, для чего продал еще два ордена и купил билет, но «кукла Барби» словно почуяла расставание и примчалась к нему домой, отпросившись с работы, — «мягкая игрушка» тем временем беззаботно спала в своей квартире.

— Не уезжай, — попросила она, заметив чемодан и его дорожный вид. — Не могу жить без тебя… И Женя не сможет.

Знаток женской психологии мгновенно сломался и никуда не поехал. Но было у него единственное утешение, причина, оправдывающая это бесстыдство: он забыл Мариту, перестал даже думать о ней, и если вспоминал, то как отдаленный полузабытый сон. Еще бы чуть-чуть, и тяжкая, горькая память утратилась навсегда, вытесненная из сознания и сердца странной и порочной, на его взгляд, любовью сразу к двум женщинам.

Утратил бы, но тут откуда-то явился Князь — сам Тучков, молодожен, который будто бы собирался куда-то в свадебное путешествие. Пришел он не в квартиру, а перехватил поздно вечером возле гаража, когда Глеб ставил машину, причем сразу же предупредил о конспиративности встречи. Тучков всегда был в плотной связке с Глебом, ибо, помимо всех прочих обязанностей, званий, субординаций и должностей, каждый, кто принадлежал к «Молнии», имел одну общую обязанность — рядового бойца, когда подразделение штурмовало «объект». На этот критический кульминационный миг не существовало старших и младших, командиров и подчиненных: все были в одинаковой экипировке, с одинаковым оружием, в одном строю и цель имели единственную — победу. «Рядовые» обязанности Головерова и Тучкова относились к снайперскому искусству, и потому они всегда были рядом, выполняли обычную армейскую работу, тонкую, ювелирную и страшную, потому что приходится видеть, как от твоей пули погибает чья-то жизнь. Хоть и врага, но все равно — жизнь. Когда из автомата и от живота — не видно, попал или нет, убил или пощадил. А тут требовалось, помимо прочих премудростей, охотничье хладнокровие. Они с Тучковым были братьями по хладнокровию.

Иные снайперы по старой традиции вели счет, который упоминался в служебных бумагах, в аттестациях на присвоение внеочередного звания или награды; этот же счет вел и Головеров, пока в теплотрассе приднестровского города Бендеры не встретил Мариту — литовскую чемпионку СССР по пулевой стрельбе, наемного снайпера «румын», на прикладе охотничьей винтовки «Барс» у которой было семнадцать отметин, сделанных пилочкой для ногтей. Именно встретил, а не взял с поличным, потому что не хватало воинского духа увидеть в стройной, хрупком и очаровательной женщине врага. К тому же после артобстрела обломками здания наглухо завалило люк теплокамеры, через которую Глеб попал в городские коммуникации, и они вынуждены были около двух суток в полной темноте ползать под землей, в грязной воде, по трубам, задыхаться от сочащегося откуда-то газа и воевать с крысами. Они по очереди нагревали севшие батарейки фонарика под мышками, чтобы посветить на часы и узнать время. Сначала он водил Мариту, потом она водила его, поскольку прекрасно знала расположение ветвей теплотрасс и по ним перебиралась из дома в дом, меняя позиции. И в темноте привела к тайнику, где был спрятан еще один карабин с оптикой и боеприпасами, незаметно достала его и уперла ствол в грудь.

— Вспоминай Бога, русская свинья, — сказала она. — Сейчас тебе будет смерть.

И это после суток блуждания под землей, после ночи, когда они полуспали, полубредили, обнявшись и согреваясь друг от друга на холодной изоляции холодных труб теплотрассы. Он посчитал это за шутку, за нервный срыв, сумасшествие, ибо сознание отказывалось верить, что она выстрелит. Она же выстрелила, и его спас инстинкт руки, мгновением раньше отбившей ствол. Пуля разодрала кожу на шее и слегка захватила плечевую мышцу. Он отобрал у Мариты винтовку, вставил ствол между труб и загнул его в крючок — так же как у первого карабина.

Потом заставил ее перевязать рану и нагреть батарейки на своем теле. При тусклом свете он разглядел те же черточки на прикладе, только не мог сосчитать их количества…

О существовании Мариты никто в подразделении не знал, даже дед Мазай. Появление же Тучкова как бы всколыхнуло и освежило память, хотя он тоже ничего не знал, однако догадывался, что почти двухсуточное пребывание Глеба под землей связано с какой-то тайной, глубоким переживанием, трагедией. Догадывался, но из-за своего княжеского такта и воспитания никогда ни о чем не спрашивал. Просто Тучков искал и добывал его из теплотрассы и заметил тогда состояние души вышедшего на свет Божий начальника штаба. Головеров уверял, что от света у него режет глаза и потому текут слезы. Князь кивал, говорил какие-то слова и не верил, и потом, когда Глеб уже привык к свету, но слезы продолжали бежать, он оправдывался, что это от боли, потому что отдирают присохший к ране бинт. Князь опять понятливо кивал и успокаивал…

Все в подразделении знали, что он никакой не князь, а всего лишь столбовой дворянин Тучков, но редко кто обращал на это внимание, ибо у него было благородное княжеское начало. А потом, люди настолько уже отвыкли от благородства, что любое его проявление казалось не менее чем княжеским…